Андрей Франц - Беспредел и тирания. Историко-политические очерки о преступлении и наказании
При этом казни демократов, абсолютно нехарактерные для тиранических режимов Эллады, просто выпускаются из виду. И это тоже понятно. Кого могут интересовать казни каких-то там простолюдинов, когда так страдают «лучшие люди»… Это последнее же всегда так волнительно!
И только умница Аристотель, политолог номер один всего античного (да и средневекового, чего уж там!) мира не повелся на некоторое внешнее сходство «Правления тридцати» с образом действия античных тиранов. В его «Античной политии», в тринадцатой главе Первой Книги, где описывается «Правление тридцати», вы не найдете ни одного употребления термина «тиран», «тирания» и т. д. Только олигархия, и никак иначе!
Почему, в чем здесь дело? Можно только гадать – философ не оставил никаких специальных пояснений на эту тему. Видимо, ему и так все было понятно. А можно не гадать, а подумать собственной головой. И тогда нам тоже все станет понятно.
13. «Железная пята» и ее природа
Тирания – режим единоличной власти. Возможен ли он был без опоры на демократическую партию греческих полисов? Ни в коем случае! Опираясь на мечи наемного войска можно было отобрать власть над полисом у олигархических кланов. Но вот удержать ее без опоры на союзников в лице демократических лидеров и их политические клики было невозможно.
Ну, выше всех человеческих возможностей – иметь, к примеру, 3000 лично обязанных и лично контролируемых сторонников, на которых можно положиться, которых можно расставить на ключевые посты в государстве, и т. д. Поэтому опора на демократов и их политические клики для тирана неизбежна.
А вот тридцать олигархов вполне в состоянии лично контролировать 3000 сторонников, состоящих из их родственников и членов клиентелы48. И им-то никакие демократические лидеры и их партийные клики для функционирования государственного аппарата точно не нужны. А, наоборот, только мешают, смущая народ политическими призраками «народного правления».
То есть, формулы власти, характерные для греческих тираний и для «Правления тридцати» принципиально различны.
Тирания есть единоличное правление, отнимающее власть у олигархических кланов (ибо власть к этому времени давно находится у них, и только у них), и действующее с опорой на демократических лидеров и их политические клики.
«Правление тридцати» – есть коллегиальная власть части олигархических кланов, узурпирующая власть всего остального олигархата и действующая с опорой на личные клиентелы правящей группировки.
Иначе говоря, «Правление тридцати» ознаменовало собой высшую форму олигархического правления, олигархию, доведенную до своего логического завершения. Когда число реально властвующих олигархов сжимается до физически минимально возможного количества, а все остальное население, в том числе и «бывшие олигархи», в равной степени подвергаются репрессиям и экспроприациям. Опускаются все без исключения – вот способ действия, свойственный данной форме власти.
Фактически, это та точка, к которой стремится любое олигархическое правление в своем естественном, не нарушаемом внешними препятствиями, развитии. Та конечная, «последняя» олигархия, которую изобразил, например, Джек Лондон в «Железной пяте». Можно сказать, что «Правление тридцати» и было Железной Пятой, почти год попиравшей онемевшие от ужаса Афины. И если бы не ее военное поражение, неизвестно, как бы еще сложилось будущее великого города.
Теперь понятно, от какого «счастья» избавляли свои полисы военноначальники (а в большинстве своем тирании в греческих полисах устанавливались именно ими), захватывающие власть и устанавливающие тиранический режим правления. Независимо от личных мотивов и устремлений, они наносили правящим олигархиям столь чувствительные поражения, от которых те еще долго не могли оправиться. А далее на их аппетиты накладывала уже свою тяжкую длань выросшая на Балканах македонская монархия.
* * *
А сейчас самое время подвести некоторые итоги случаю Солона – Писистрата
Первое. Аграрно-политический кризис в Греции VII – VI в. до н. э. был кризисом политического и экономического всевластия полисного олигархата, позволяющего ему присваивать основные жизненные ресурсы городских общин, обрекая подавляющее большинство горожан на нищету, кабалу и рабство.
Правда, тут сразу же возникает встречный вопрос. А можно ли это назвать беспределом? В самом деле, любые сильные мира сего, любая элита стремится к максимально возможному увеличению своего могущества, силы и богатства. Это – нормально и естественно. Других элит, других аристократий в природе просто не бывает. Выкачивать ресурсы из социума – их естественное состояние и право, ровно в той же мере, как естественным правом волка является возможность закусывать окружающими его косулями и прочими овечками.
Грести все под себя – это присущий социальным элитам инстинкт номер один. Собственно говоря, именно по этой способности, по этому качеству они – элиты, аристократии – изначально и формируются. Дальше мы посвятим целый раздел вопросу происхождения человеческих аристократий. И обсудим этот сюжет значительно более подробно. Но уже сейчас можно сказать одно: социальный эгоизм – есть главная природная характеристика лучших людей. И формирование социальных стратегий и технологий с позиций собственного эгоизма – есть естественное состояние аристократии, как бы она себя ни называла и в каком бы тысячелетии ни проживала.
Так что, сама по себе эксплуатация демоса не может считаться беспределом со стороны аристократии. Какой бы «бесчеловечной» эта эксплуатация ни была. Ведь и само человеческое общество по сути своей бесчеловечно. Оно лишь воспроизводит на новом уровне те структуры доминирования, что были заложены еще на уровне обезьяньего стада. А это означает, что жрать слабого – естественное право сильного. Так что, тут все в порядке и находится пока в пределах понятий.
Но когда же в таком случае нормальная – по понятиям – эксплуатация превращается в беспредел? Где та грань, что отделяет естественное право лучших людей на всемерное увеличение своего собственного могущества – от беспредела?
Такая грань существует. Действия представителей элиты по увеличению своего частного могущества становятся беспределом тогда, когда начинают серьезно подрывать коллективное могущество того человеческого стада, к которому данная элита принадлежит.
Именно эта история и случилась с греческими полисами в VII – VI в. до н. э. Ростовщические схемы закабаления общинников привели к реальному обнищанию подавляющего большинства граждан. И результат не замедлил сказаться. Обнищавший крестьянин или горожанин в принципе не может быть гоплитом – тяжеловооруженным пехотинцем фаланги. Ибо вооружение гоплита требует определенного уровня благосостояния.
Таким образом, личное обогащение полисной аристократии привело к серьезному ослаблению ее коллективной военной мощи, выражавшейся тогда в количестве тяжелой пехоты и боевых судов. И вот на этом фоне дальнейшее развитие эгоистических стратегий личного обогащения и усиления могли привести к военному краху полисного социума в целом. Не зря ведь Солон в своих стихах пугал собратьев по аристократическому сословию тем, что «юности радостный цвет будет войной унесен», и что «ведомо иго врагов: град любезный оно сокрушает». Дальнейшее осуществление прежних стратегий обогащения и усиления аристократических кланов Афин могло реально привести к их военному падению.
И вот это уже – полный беспредел.
Поэтому совершенно не случайно Солон осуществляет реформы, призванные поделиться властью и политическим влиянием. Это, правда, не нынешнее призрачное «разделение властей». Нет, там было все чисто конкретно. Власть в городе получают гоплиты, всадники, моряки – те, кто составляет основу коллективного могущества аристократии. Вот с ними, в соответствии с реформами Солона, и должны были поделиться властью аристократические кланы Афин.
Правда, одной власти оказалось недостаточно. Пришлось поделиться еще и богатством. Этот процесс мы пронаблюдали уже в исполнении тирана Писистрата.
Таким образом, на примере случая Солона – Писистрата мы с вами, уважаемый читатель, можем сформулировать первое, пока еще неполное и несовершенно определение социального беспредела:
